Андрею показалось, что его сердце тоже заморожено и уже не может биться. Он попытался вздохнуть – и замер с открытым ртом.
И вдруг все взорвалось. Грохот, сверкание, крыша машины взлетела вверх, сиденье прошила горячая лава. Гумилев почувствовал, как в него впиваются раскаленные осколки. Он услышал крик водителя, затем – свой.
Потом раздались выстрелы.
Выстрелы, крики, лай собаки, истеричные гудки машин, хлопанье дверей – звуки то возникали, то растворялись в глухом тумане. Чьи-то руки – видимо, охранников, выбежавших из машин сопровождения, – вытаскивают его из развороченного салона. Боли пока нет, но очень скоро она появится. А пока тело ломит от этой странной заморозки.
Голоса.
Телохранители.
– Живой?
– Живой вроде… Осколки попали. Мало ли, что там задето внутри.
– Как Юрка?
– Без сознания, но тоже живой. Он-то впереди был, оглушило только… Эта сука бомбу прямо надо Львовичем кинул…
– Черт, «Скорая» сюда по таким пробкам сколько ж ехать будет…
Третий голос – кажется, старший сопровождения, Серега:
– Сейчас вертолет пришлют.
– Б…, нам теперь голову снимут, что пропустили киллера.
– Да как его не пропустить? Он на байке, а мы на джипах. Я, когда стрелял, боялся в людей попасть. Вот тогда бы нам точно кранты.
– А этого гада теперь по пробкам хрен поймаешь. Бросит где-нибудь мотоцикл, переоденется – и еще сюда придет посмотреть, как получилось.
– Слушай, а чего шеф с другой стороны сидел? Если бы не передвинулся – уже трупом был бы.
– Кто его знает. Садился как обычно. Повезло, наверное.
– Как думаешь, тот, второй байкер вместе с киллером работал?
– На «Кавасаки»? Похоже. Попер за первым, километров двести в час шел, наверное. Я думал, заденет кого – нет, проскочил, падла.
– А я побоялся в него стрелять. Думаю, вдруг, случайный человек. Но все номера я записал.
– Что со свидетелями?
– Да вон, Сашка их ловит. Говорит, прямо на обочине, рядом с нашей машиной индус какой-то стоял. Как только его взрывом не задело, не понятно! Но он по-русски ни слова не понимает. Странный такой, у него еще один глаз синий, другой – зеленый. Пришлось других свидетелей искать.
Последние слова расплылись в пульсирующем шуме, Андрей вновь провалился в забытье. Когда пришел в себя, он уже лежал на носилках, которые грузили в вертолет. Анестезия, сковавшая его тело перед взрывом, почти отпустила – через нее все сильнее и сильнее пробивалась острая, пекущая боль. Гумилев сжал зубы. Судя по тому, что он мог шевелиться и соображать, ничего критического с ним не произошло.
«Ну надо же, покушение! – отрешенно подумал он. – Первое за всю историю моей корпорации. Когда-то это должно было случиться. Не зря мне навязали и бронированную машину, и охрану. Да только ничего бы это не помогло, если бы я остался сидеть на своем месте».
– На окнах – пуленепробиваемое стекло, в палате постоянно будут дежурить медсестра и охранник, за дверью – еще четверо вооруженных людей. Все здание больницы под контролем, – отрапортовал начальник службы безопасности Санич, когда Гумилева после осмотра и перевязок поместили в предназначенную для него палату.
Боль то уходила под действием сильных обезболивающих, то возвращалась снова. Но умирающим себя Гумилев не чувствовал.
– Это успокаивает, конечно, – сказал он сварливым тоном. – Только «Мерседес» у меня тоже был самый надежный, бронированный. И две машины с охраной следом. Сколько их там? Пятеро?
– Шестеро.
– И того лучше, шестеро бойцов.
– Андрей Львович, это наш просчет, мы будем вести свое расследование…
Санич выглядел совсем убитым, и Гумилеву стало его жалко – в конце концов, начальник службы безопасности и в самом деле не был виноват. Броня на крыше – самая тонкая, предусмотреть ситуацию с пробкой и мотоциклистом было можно, но как ее избежать?
– Ладно, Олег, проехали. Живой ведь. С Юркой там все нормально?
– Нормально.
– Хорошо. А из посторонних никто не пострадал?
– Направленный взрыв, Андрей Львович. Все вниз, в салон пошло. Рядом машины даже не поцарапало почти.
– Хорошо… Что собираешься делать?
– Будем разбираться, кому это выгодно. И вас стеречь.
– Стерегите. Но толку… Если кому-то очень нужно меня убить, он это сделает. Наймет снайпера. Отравит меня в ресторане. Подкупит человека из охраны.
– Андрей Львович… – Санич едва не плакал от стыда.
– Да я шучу, не обижайся. Иначе не разговаривал бы с тобой…
В палату заглянула молодая медсестра.
– Простите, – сказала она, – вы кушать будете?
– Какие уж мне сейчас кушанья, – улыбнулся Гумилев и тут же поморщился от очередного накатившего приступа боли.
– Каша овсяная, – сказала медсестра. – Фрукты.
– Видишь – каша. А вдруг там диоксин или полоний подмешаны?
– Я попробую, – сказал Санич.
– Яды бывают медленные, не слыхал? Попробуешь, потом я поем, и к вечеру обоих Кондратий обнимет. Вы, девушка, не беспокойтесь пока, – обратился он к медсестре, – я, если проголодаюсь, вас позову.
– Как будет угодно, – согласилась та и исчезла.
– Ладно, Олег, иди разбирайся. И пульт от телевизора мне дай… Интересно, что журналисты там понаснимали.
– Вот, как раз и новости начинаются. До свидания, Андрей Львович. Выздоравливайте.
– Постараюсь. Да, и это… Не надо мне в палату охранника. Пусть за дверью сидят, а сюда – только если позову!
Санич закивал и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
После новостной заставки на экране появилось довольное лицо ведущей. «Говорящие головы» телевидения одинаково радостно сообщают и о заседании правительства, и о победе российской сборной по футболу, и о крупных авариях с человеческими жертвами. На этот раз диктор тоже не оставила своего оптимизма.